Сегодня, в интервью с Галиной Васильевной Феоктистовой, мы расскажем историю ее брата, нашего земляка, Белоликова Анатолия Михайловича, в жизни которого Антарктида сыграла решающую и, к сожалению, заключительную роль.
– Наша семья – коренные жители Шлиссельбурга. Мой старший брат Анатолий, его историю я и хочу вам рассказать, родился 28 апреля 1931 года в Вологодской области, Кадуйского района, в деревне Смешково. Когда в 1933 году там началось раскулачивание, мама со своим первым мужем Михаилом, переехали в Шлиссельбург. В Вологодской области, они были рядовыми колхозниками, трудягами. Они не были кулаками, хоть и держали в хозяйстве двух коров и поросенка. А потом начались гонения на богатых и зажиточных крестьян. И председатель колхоза пришел однажды к ним в дом и сказал: «Ребята, уезжайте, иначе вам тут жизни не дадут!». Выписал им пропуска, и они приехали в Шлиссельбург. До этого, дядя Миша, в течение трех лет приезжал сюда на зимние заработки в техучасток бригадиром плотников. В то время там еще мастерские стояли. В общежитии на улице Чкалова им дали комнату. В 1934 году родился брат Николай, а чуть позже и наша сестра Валентина.
В 1939 году дядя Миша простыл, и за 10 дней сгорел от скоротечного туберкулеза. Мама осталась одна с тремя детьми на руках и без работы. Анатолий, а ему тогда было всего 8 лет, вынужденно стал старшим. К этому времени младший брат Николай переболел менингитом и стал инвалидом. Мамочке пришлось устроиться на работу в детский сад, помощником повара.
Поскольку моя мама была красивая и видная женщина, со временем за ней стали ухаживать молодые парни из бригады, в которой дядя Миша работал бригадиром. Год она сопротивлялась, но в итоге мой папа, Василий Иванович Исаков, все же уговорил ее выйти за него. Наличие трех детей его не испугало. В то время он уже был командиром земснаряда в техучастке.
А потом пришла война. Когда началась эвакуация, мамочка уже была в положении. Она еще вспоминала, как директор завода кричал ей: «Белоликова, почему ты все еще здесь?», а она в ответ: «Я жду мужа!». Мой отец последней баржой вывез всю нашу семью на большую землю. Старшие братья рассказывали мне потом свои воспоминания о том, как в воде плавали машины и детские игрушки. Это впередиидущие баржи попали под бомбежки. Нашим повезло. Они добрались до Вологодской области, приехали в Кадуйский район, деревню Бузыкино, откуда мама была родом.
Местный председатель выделил ей дом. Ну как так, беременная женщина, одна, с тремя детьми. В 1941 году мама родила двух мальчиков, Бориса и Сергея. Но через полгода Сергей умер. И нас осталось пятеро. Всем хозяйством в доме, готовкой, уходом за детьми, в основном, занимался брат Николай. Анатолий вместе с мамочкой на равных работал в колхозе. Он и для нее и для всех нас был опорой, хотя, на тот момент, ему было всего десять лет. А в 1945 году после приезда отца на побывку, родилась я, Галина. Поэтому, я ребенок войны.
После ее окончания, в Шлиссельбург мы вернулись уже без отца. Мама снова устроилась на работу в детский сад. В 1947 году Валентина и Анатолий пошли в школу, Боря в садик, а я в ясли. Коленьку в школу не взяли, он опять был дома на хозяйстве. И там, в вологодской деревне и уже здесь, Толечка учился очень хорошо. Он был первый ученик в школе. Его еще называли «светлая голова». Доучившись до 7 класса, хотел поступить в техникум, чтобы поскорее устроиться на работу и помогать маме. Но после одного случая, эти планы рухнули. Раньше ведь, чтобы добраться до Ленинграда, сначала надо было переправиться через Неву, летом на лодке, а зимой пешком по льду, а потом на паровозе ехать до самого города. И вот, в одну такую поездку его обокрали. И когда он пришел домой практически голый, а на дворе была лютая зима, мама его больше не пустила. И он снова продолжил учиться в школе.
Толечка окончил 10-ый класс в 1949 году. В те времена было принято оплачивать обучение после 4 класса, но поскольку он учился хорошо, с нашей семьи денег не брали. Даже наоборот, то отрез ткани дадут на костюм, то ботинки подарят.
Толя всегда хотел быть конструктором летательных аппаратов. Но, в учебном заведении, где этому обучали, не было общежития. Поэтому пошел он в Государственный университет морского и речного флота имени адмирала С.О. Макарова, где одевали и кормили. Он всеми силами хотел облегчить жизнь маме. Нам с Борисом Толенька сумел привить любовь к Ленинграду, к его культурной жизни. Очень часто мы посещали с ним дворцы, музеи и театры. А каждый Новый год мы ездили в нашу северную столицу на елку.
Случилась с нами однажды история. Боре тогда было лет 10, а мне всего 6. Подходит он как-то ко мне и говорит: «Хочешь прокатиться на пароходе?». А я в ответ: «Конечно, хочу!». Сели мы с ним на пароход, переплыли Неву и на паровозе до Ленинграда доехали. Решили брата старшего навестить. Заходим в Макаровское училище, на входе офицер стоит, в портупее с кортиком. Боря ему: «А мы к Белоликову, 5 курс!». Офицер звонит по телефону, выскакивает матрос и провожает нас к Толе в кубрик. Сам он в тот момент был на тренировке по баскетболу. В общем, нас накормили, напоили и валетом положили спать на его кровать. Возвращается он с тренировки, видит нас и спрашивает: «А вы что тут делаете?» А мы глазенки протерли спросонья: «О, братишка, а мы к тебе в гости приехали». Он: «А мама знает?». «Нет, конечно, она на работе, а мы здесь». Он нас давай быстрее собирать в обратную дорогу. Телефонов то раньше не было, маме не позвонить, не предупредить, что с нами все в порядке. Дежурный ему: «Ребят хоть покорми на дорогу». Опять нас привели в столовую, накормили, дали с собой сыр, колбасу, масло. Денег на дорогу дали. Тогда вот такой народ был. Толик посадил нас в поезд, а сам ехать не может, увольнительной то нет. Приезжаем мы в Шлиссельург, сходим с парохода, а дорога от переправы в то время прямо в чайную упиралась. Боря мне и говорит: «Пойдем, я тебе покажу, как богатые шикуют». Приходим в эту чайную, там официантки, все в белых накрахмаленных шапочках и передничках. А что мы могли заказать?! Только стакан крепкого сладкого чая. Напились мы чая, и пошли домой. Подходим к Фабричному мосту, а на улице переполох, паника, все с ума сходят: « У Тоньки дети утонули». Дядя Яша, пожарник наш, увидел, как мы идем по мосту и кричит: «Да вон они идут, живые и здоровые!». Нас мама не ругала. Просто обняла и говорит: «Куда бы вы ни пошли, я должна знать, где вы и что с вами!».
Со своей будущей женой, Ларисой, Толя познакомился еще в школе, они учились в одном классе. После ее окончания она пошла в Герцена, он в Макаровское училище. Лариса была из богатой семьи, из дворян, репрессированные. Ее дядя, Николай Николаевич, работал в Смольном. Однажды, когда Толя сильно простыл и заболел тифом, он помог устроить его в отдельную палату в Чудновской больнице, хотя до этого его не собрались там даже оставлять. В тот период всем было тяжело. Бедная мама после суток на работе ездила к Толе в больницу. После того как он выздоровел практически сразу тиф вернулся. В то же время я заболела двусторонним воспалением легких. Толенька тогда как-то умудрился мне прислать апельсинов. Это был 1954 год, и тогда вообще ничего не достать было. В следующий раз я их попробовала спустя много лет. Вот так он заботился о нас. Каждый день рождения, хоть конфетку, но под подушку мне клал. Он приходил к нам каждое воскресенье.
Когда он вышел из больницы Лариса сказала: «Давай Толя поженимся!». Свадьбы сыграли сразу, как только он окончил Макаровское училище. Это был 1956 год. После он нам говорил: «Без меня, меня женили».
Он тогда уже проходил практику в гидрометеорологическом институте в Главной геофизической обсерватории им. А.И. Воейкова. Поскольку на тот момент из-за перенесенной болезни здоровье Толи пошатнулось, то по его специализации «синоптик долговременных прогнозов» его нельзя было отправлять в дальние экспедиции.
Его направили в Гидрометеорологический центр Ленинграда, расположенный на 23 линии Васильевского острова. Толя делал очень точные метеопрогнозы, особенно на длительный срок. Не имея фактически никаких современных приборов для этого. Поэтому в 1957 году его пригласили в третью международную географическую экспедицию на немагнитном судне «Седов», который ходил до Азорских островов. С той экспедиции он привез нам живых крабиков, заспиртованных в банке светящихся водорослей, зуб акулы, и очень много интересных фотографий.
Затем его отправляют работать в «Арктический и антарктический научно-исследовательский институт», что на Фонтанке. В 1958 году направляют на курсы в Москву, для прохождения обучения работе в условиях Антарктики. А в 1959 году приглашают в 5-ую советскую антарктическую экспедицию.
Перед своим отъездом, он зашел к нам и сказал: «Боря, я открою на вас счет, чтобы ты мог доучиться». Он думал о том, как нам помогать, даже когда его не будет рядом.
Я помню, как мы его провожали в ту экспедицию. Я с Борисом, и Лариса, со своей мамой, Анной Ивановной. Боря тогда уже учился на 1 курсе «Санкт-Петербургского государственного университета телекоммуникаций им. проф. М.А. Бонч-Бруевича», я в 7 классе. Мне прям там, в порту, сердце подсказывало, что он не вернется. И когда «Обь» стала отходить от пирса, я побежала. В белой косыночке, бордовом пальто. Потом в своем письме он Ларисе напишет: «Ларочка, видимо ты меня недостаточно любила. Сестренка бежала до самого окончания пирса. Только ее беленький платочек провожал меня».
Во время остановки в Кейптауне, он прислал телеграмму: «Дорогие мои, всем купил подарки, но не обижайтесь, я вам их не пришлю. Ларисе мех на шубу отсылаю, она его сошьет, и будет носить. А вам вручу по приезде».
Спустя несколько месяцев, уже из Антарктиды, в одном из писем он пишет: «Странный сон мне сегодня приснился. Я остался в одном нижнем белье. К чему бы это? Ни о прошлом, ни о будущем. Дорогие мои, так и хочется сказать: «Прощайте!». И все-таки: «До свидания!». Сестренка учись, брат учись, маме здоровья, племянник (у Вали тогда уже родился сын) скорее осваивай ножки». К сожалению, мы часто посылать телеграммы ему не могли, поскольку стоило это очень дорого.
Домики, в которых Толенька жил вместе с другими ребятами – метеорологами, радистами и электриками, стояли прямо на скалах и соединялись между собой подземными снежными тоннелями. Между домами были натянуты тросы, чтобы можно было передвигаться во время бури. Для дальних расстояний пользовались собачьими упряжками и вездеходами. Сами они не готовили, для этого у них была столовая, в отдельном корпусе. Воду делали изо льда. Дежурный по домику должен был его нарубить и растопить. В обязанности Толи входило четыре раза в день запускать радиозонды, чтобы определять атмосферное давление, составлять прогнозы.
Все это Толя писал в своем дневнике, с которым не расставался ни в первую, ни во вторую экспедиции. Он записывал все, что с ним происходило, писал свои стихи, говорил, как сильно скучал по дому. Еще он рассказывал, как близко к их домику подходили пингвины, чтобы послушать во время радиопередачи песню «В Антарктиде льдины землю скрыли...». А еще говорил, что с ними жила кошка.
Когда мне было 14 лет, я, тогда как раз вернулась домой из пионерского лагеря, меня встретила Лариса. Я радостно побежала к ней навстречу. Но тут она заплакала и оттолкнула меня. А я шла через наш Фабричный мост и думала: «Что это с ней?! Мы ведь всегда так хорошо общались». Вхожу в дом, и вижу, как мамочка катается по полу, брат Николай тоже, и кричит «Лучше бы я!». Я тогда ничего не поняла. Потом мне тетя Валя, соседка наша, сказала: «Галя, Толя погиб».
Я долго в это не верила. Когда видела людей в морской военной форме, все ждала, когда они подойдут ко мне и скажут, что произошла ошибка и Толенька жив. Потом мама тяжело заболела.
В Антарктиде было очень опасно и люди гибли почти каждую экспедицию. Из-за пожаров, трещин во льду. К тому же, в домике, где они жили, хранились баллоны с водородом, которым наполнялись радиозонды.
Что конкретно там произошло до сих пор не ясно. Как говорят, 3 августа был очень сильный шторм. Скорость ветра достигала 60 метров в секунду. Их домик, в котором жило 8 человек, занесло шестиметровым слоем снега.
Электрики должны были всех обзванивать в определенные часы, чтобы узнать обстановку. Когда позвонили в их домик, главный по отряду сказал: «Горим». А тот, кто звонил, подумал, что свет горит. У многих из-за бури тогда электричество отключилось. И все, тишина. А когда пришло время для следующего звонка, никто на связь не вышел. Тогда подняли тревогу. На крышах домов были специальные люки, через которые можно было выбраться на поверхность, но их завалило снегом. Домик горел, а снег таял и уходил внутрь, наполняя помещение водой.
Их начали откапывать. Когда буря стихла, и люк на крыше расчистили, поняли, что никого в живых уже нет. Все 8 человек погибли. Самый старший из их отряда, был ближе всех к крыше, он шел первый по лазу. За ним шел Толя. Он был в нижнем белье. Сбылся его сон. Из-за сильной концентрации дыма и угарного газа, одного из ребят нашли в снежном ходу только через четыре дня.
Они приехали туда в декабре и пробыли там семь месяцев, до окончания их годовой экспедиции оставалось всего пять.
Похоронили его там вместе с остальными ребятами, на необитаемом острове Буромского, который стал местом захоронения полярников погибших в Антарктиде за все годы. Раз в год – в день памяти, туда приезжают родственники, почтить своих близких.
После случившегося, мне отдали его часы и обугленный дневник, который я хочу передать в музей. За один раз я не смогла его прочитать, все плакала. В августе будет 60 лет, с момента его гибели. Но в моей памяти он как живой.
Подготовила Марина ГЕРМАН
Фото из личного архива
Галины Васильевны Феоктистовой
