Героиня сегодняшнего интервью – Лидия Николаевна Матросова, отметившая в этом году свой 94-ый день рождения. Жизнь и война помотали ее по Советскому Союзу, но в итоге привели в Шлиссельбург. Вынужденное стечение обстоятельств помогло найти свое призвание в профессии, которой она посвятила несколько десятилетий. Об этом и не только Лидия Николаевна рассказала журналисту «Невского истока» в своей истории.

– Я родилась 22 июля 1926 года. До войны мы с семьей жили в Карелии в рабочем поселке Пиндуши. Это недалеко от города Медвежьегорска. Папа, Николай Семенович, работал кузнецом. Мама, Федосия Иосиповна, помимо своей работы принимала активное участие в общественной жизни поселка. Оба одногодки, 1890 года рождения. Хорошие они были. У родителей, нас, детей, было пятеро. Учились мы в школе в Лумбушах. Это соседнее поселение, в котором жило много русских. И все было хорошо, даже в пионерлагеря ездили. А потом началась война.

Когда Гитлер начал «шуметь», а Медвежьегорск ведь не далеко от границы, всем стало страшно. Часто появлялись самолеты, летящие в сторону соседнего города Повенец. Там находились шлюзы Беломоро-Балтийского канала, которые фашисты и бомбили, чтобы наши войска не смогли пройти.

А потом немцы подошли совсем близко, и учиться в школе не было смысла, потому что везде стреляли. Нас начали готовить к эвакуации. Для этого подгоняли специальные вагоны, в которых жителей размещали целыми семьями. На каждую выделяли по два метра площади. Мы собрали немного вещей и поехали. Вагоны погнали на север в сторону Сегежи, это примерно в 130 километрах от Медвежьегорска, там войны еще не было.

Ехали очень медленно, останавливались каждый раз, чтобы пропустить военные эшелоны. Добравшись до Сегежи, нас потащили в Горький (сейчас Нижний Новгород. прим.). И добирались мы до него, со всеми остановками, почти полгода.

Так долго ехали, потому, что эвакуированных некуда было девать, их везде было полно. К тому же каждый налет самолетов заставлял поезд останавливаться, а нас прятаться по лесам. И только добравшись до Горького нас выпустили на «волю».

Оказавшись в городе, мы испытали шок. Тысячи людей вокруг нас бежали в панике, кто куда. Я помню момент, как мимо нас пронеслась женщина с перепуганными глазами. Из всего скарба, она взяла с собой одно единственное коромысло. Никто ничего не соображал. Мы же должны были попасть на городскую пристань и ждать последний теплоход, который отвез бы нас и всех этих людей вглубь страны. Ту ночь мы провели в Горьком.

Когда теплоход наконец-то подошел... К нему ринулась толпа в несколько тысяч человек. Это даже вспоминать страшно. Люди падали в воду, кричали и тонули прямо на глазах. Меня так сильно толкнули в толпе, что я потерялась и начала кричать: «Папа! папа!». Никого вокруг не вижу, реву. Меня нашла старшая сестра Женя, она тогда была уже замужем и ждала ребенка, она махала мне рукой и громко звала: «Лида, мы здесь!». На пароход забилось столько народа, что места хватало, только чтобы ноги вытянуть. На второй день пути нам дали суп и кусок хлеба. Так мы ехали вниз по Волге до Саратовской области, в которой войны не было. Вообще это был хлебный район.

Когда мы доехали до места, всех сначала стали размещать в старых школах. Жить то где-то надо было. Женщин размещали с детьми. Потом нам дали комнату. Папа, мама и сестра сразу пошли работать. Потому, что паек для рабочих отличался от обычного пайка. Если не работали, то всего 200 грамм давали. Спустя какое-то время всех эвакуированных дееспособных мужчин, таких как наш папа, начали агитировать переехать вглубь Саратовской области. Людей звали на сельскохозяйственные работы, на производство, в совхоз. Надо ведь было хлеб растить, чтобы кормить солдат на фронте. В итоге папа согласился и пошел работать кузнецом. Мы переехали в Саратовскую область, Балаковский район, город Балаково.

Всем эвакуированным дали жилье и кусок земли, чтобы они могли что-то на ней посадить. Помню, что хорошо на ней росли арбузы и дыня, а картошка плохо росла.

Отец начал работать в колхозах, временно заменяя кузнецов, которые ушли на фронт. Каждый раз, когда местный кузнец, возвращался с войны на свое законное место, папа переезжал работать в другую кузницу. Так мы и катались всей семьей из села в село. Платили за работу папе хлебом. Особо мы не голодали, еды хватало, хоть жили очень скромно.

Все дети в нашей семье, кроме нашего брата Николая, снова пошли в школу. Его, после 10 класса, забрали в военное училище, в котором он два года учился на офицера. Потом на фронт пошел. В итоге мы его всю войну не видели.

Я поступила в сельскохозяйственный техникум рядом с Балаково. Но проучилась там всего 1 курс, потому что мы снова переехали всей семьей. На этот раз в Кинешму, городок на Волге, где было много училищ и институтов, эвакуированных из самых разных районов нашей страны. К сожалению, поступить в тот, который я хотела, не было уже никакой возможности. Набор закончился, и мне пришлось пойти в техникум на абсолютно непонятную тогда для меня профессию – бухгалтера.

Помню, как стою на Волге, документы то уже сдала, а у самой слезы ручьем текут. Думаю, куда поступила, сама не знаю. Так и начала учиться. Поскольку техникум был не местный, а эвакуированный, общежития в нем не было, и я вынуждена была снимать комнату. Окончила я его спустя четыре года.

А потом нас отправили работать по направлению. Я выбрала самое лучшее место работы, как мне тогда казалось – Кавказ, это в Ставропольском крае. Приехало нас туда шесть девчонок. Приходим мы в Ставропольское управление, и выясняем у местного председателя совхоза, что такие молоденькие специалисты без опыта работы как мы, им не нужны.

А деваться уже было некуда. И убежать не можем, и на работу не берут. Кто-то из девочек кассиром устроился, кто-то счетоводом, но все не по специальности. Благо нам разрешили это сделать, ведь тогда все очень строго было.

А однажды я влипла в одну историю. Приехал к нам как-то председатель дальнего совхоза и попросил у меня денег взаймы. Я ему сдуру и одолжила ту небольшую сумму, что у меня на дорогу была отложена. Когда я после подошла к нему и попросила вернуть долг, он говорит: «Поехали ко мне в станицу, я тебе там деньги отдам». В итоге сели мы в его грузовую машину, набитую какими-то бочками и поехали. Приезжаем, а там глухая деревня и граница с Чечней совсем рядом. Побыла я там совсем немного и даже поработать успела. А однажды, женщина, у которой я тогда жилье снимала, сказала мне: «Уезжай ты отсюда. Сейчас машина поедет, она тебя довезет до места, где на поезд сесть можно. Домой возвращайся». Так я и сделала.

Села я на поезд, точнее вместе с чемоданом прямо через крышу в вагон залезла. Мне «повезло» и всю дорогу пришлось ехать рядом с туалетом. Мои девчонки с техникума со мной были, они тоже вернуться решили. Мы «потерялись» на станции какого-то большого города, когда все вышли на перрон. А вокруг ворье, там кричат украли, здесь кричат ограбили. Потом снова загрузились и поехали дальше. Люди ехали даже на крыше вагонов, держась кое-как, настолько набитый был состав.

В Москве пересели на поезд до Беломорска. Там военные моряки помогли мне залезть в форточку вагона, и там, к счастью, я попала уже на верхнюю полку. Доехала до Медвежьегорска. А потом шла шесть километров пешком вдоль железной дороги до своего дома, автобусов просто не было. Так и вернулась к семье.

Много лет я прожила в Пиндушах. Устроилась работать в местное училище главным бухгалтером. Вышла замуж, когда мне был 21 год. Мой муж, Иван Александрович, работал в местном техучастке главным бухгалтером. Он был настоящим участником войны. Сложная у него была жизнь. Был в плену в Норвегии, прошел лагеря, строил Беломоро-Балтийский канал. Потом у нас родилось два сына. В Петрокрепость мы переехали в 1961 году, чтобы дать детям лучшее образование, хотя они тогда еще в школе учились. Хотелось, чтобы они были поближе к Ленинграду. Мне было всего 25 лет, когда уже здесь, в Петрокрепости, я устроилась на работу в Техникум водного транспорта главным бухгалтером. Проработала я в нем практически всю жизнь, до самой пенсии, а муж много лет работал главным бухгалтером в местном техучастке.